Дороги на Восток

	Опять-развесистые липы 
	И склады бревен за избой; 
	Телеги вдоль дороги, скрипы, 
	Окно с затейливой резьбой...

Валерий Брюсов

	Как это можно смотреть на 
	выразительные, старые, высокие 
	деревья и не увидеть в них жизнь 
	всего человека, каким он смотрится 
	из-за нашей спины в тихие заводи 
	ручьев, рек и озер.

Михаил Пришвин «Деревья»

На туристских картах восточное Подмосковье, как это ни странно, всегда оставалось белым пятном. Оттого ли, что в шатурских и егорьевских лесах не увидишь классических памятников архитектуры. Оттого ли, что не прославлены эти болотистые перелески ни звучной строкой поэта, ни ярким именем в истории отечественной культуры. Но пойдите этими тихими проселками, обходящими стороной зыбкие луговины с подозрительно яркой зеленью. Пойдите по этим гатям, проложенным то среди серого осинника, то меж дремучего ельника, и вам откроется удивительная лесная сторона, такая близкая от Москвы и такая далекая для тех, кто никогда не слышал шумного взмаха тетеревиных крыльев, кого не охватывала оторопь перед вдруг выскочившим на дорогу зайцем, застывшим перед вами в изумлении.

Но все это будет, а сейчас мы только выезжаем из шумной, деловой Москвы.

На границе с Москвой, в двух километрах от платформы Косино, что на Казанском направлении железной дороги, раскинулось Белое озеро. Оно, правда, не столь большое. Всего и будет три версты в обход его берегов, но требует это озерко бесспорного уважения: прозрачна глубина его вод, имеющих родство с доисторическими ледниками, а главное, здесь держал свою «потешную» флотилию Петр I. Не с этого ли Белого озера да с Плещеева у Переславля-Залесского пошла слава русского флота?

К берегу озера вышли дома села Косина, давно потерявшие прежний крестьянский облик, а от стародавнего селения осталась на берегу кирпичная церковь в стиле ампир. Доныне смотрится в воды озера построенная позднее колокольня церкви, отмеченная печатью «николаевской» архитектуры. И если бы не знать, что там, на ее церковном дворе, то и в голову не пришло бы подойти к колокольне поближе.

Прижавшись вплотную к кирпичному двухъярусному великану, стоит миниатюрная деревянная церковка XVII столетия. Известна и точная дата ее появления у Белого озера-1673 год. Подумать только, более трехсот лет миновало с тех пор, как умолк звон топора, рубившего церковку плотника! Сколько поколений древоделей сменилось! Сколько событий пронеслось над Русью! Проходят с мощным гулом над нею пассажирские лайнеры, нескончаемым потоком летят автомобили по Московской кольцевой дороге, а оно все стоит, создание древнерусской плотничьей артели.

В 1856 году церковку наглухо обшили тесом, подвели под сруб каменный фундамент. Уже в наше время, в 1947 году, она горела. Тогда пожарники раскидали ее верх, но стены уцелели. Придет и ее время, обновленная, встанет она во всей красе, миниатюрная, изящная, сошедшая со страниц летописей. А сейчас мы с почтением рассматриваем торцы ее венцов. Вот и обшивка церкви превратилась в труху, а бревна венцов еще, видимо, крепки. Обруб бревна в трещинах. Четко видны древесные кольца жизни. И будто смотрим мы в лицо старику, которого давно забыло время, который и сам потерял счет прожитым годам, но все еще крепок, с нерастраченной силой.

Уцелеют ли древние венцы в срубе храма в процессе реставрации? Этот вопрос разрешится при скрупулезном обследовании памятника. Главное, необходимо сохранить образ древнего сооружения на берегу Белого озера в Косине. И ребятам музыкальной школы, которые придут сюда полноправными хозяевами, пусть эта церковка поведает и о мастерстве народных строителей, и о времени «петровских потех», положивших начало регулярной русской армии и флоту, столь приумноживших при Петре славу государства Российского.

Мы ехали в Егорьевск, оставляя позади такие крупные старинные села, как Хрипань и Гжель. Даже прославленный керамический центр Гжель в сохранившейся старой части поселка не привлекателен для глаза исследователя народного творчества. Избы, откровенно доживающие свой век, чуть приукрашены измельченным дробным декором. Маловыразительная пропиловочная резьба более подчеркивает однообразие и скудность жизни дореволюционного ремесленника, нежели придает облику дома нарядность.

А за окнами автобуса мелькали совхозные микрогородки. Над ними возвышались стрелы башенных кранов, указуя металлическими перстами, что идет нескончаемая стройка нового быта на селе.

И, только проезжая через раскинувшуюся на старинном Егорьевском тракте деревню Соболеве, мы вздрогнули от неожиданной встречи. За окнами автобуса, словно дразня наши разуверившиеся взоры, проплыл обширный деревянный домина с сочными резными солнышками на наличниках. И уж до самого Егорьевска пристально следили мы за дорогой. Но разве часты подобные встречи?..

Нельзя сказать, что небольшой, но и не великий, по-домашнему уютный, деловитый и радушный - таков город Егорьевск. И вот мы уже едем в «газике» к егорьевской зоне отдыха. На краю города, в сосновом бору у берега озера, расположились дачи. Мы их сразу узнали по кружевным хитросплетениям декора. То были так хорошо нам знакомые по-петовские поделки. Но здесь они смотрелись очень к месту. Ведь подобная архитектура должна в зоне отдыха настраивать на безмятежность, так сказать развлекать посетителей. Таким образом, этакая ее «павильонность» весьма уместна.

Как и в каждом районном центре, в Егорьевске есть и свой краеведческий музей. В нем можно увидеть и образцы глухой резьбы поволжских мастеров, и народные костюмы, и мундиры уездных чиновников, и коллекцию нумизматики.

Интересна и обширна экспозиция в залах, посвященных становлению Советской власти в городе и районе, современной жизни Егорьевска, его промышленным достижениям.

Однако, к сожалению, в экспозициях музея не показано сегодняшнее состояние народных промыслов, ремесел современных умельцев. А ведь не оскудело народное творчество! Взять хотя бы наличник избы из недальней от Егорьевска деревни Сельниково, несправедливо хранящийся в запаснике музея. Его исполнил сам хозяин дома. Кропотливо по резной канве изображены мотивы охоты. Работа своеобразная. Конечно, этот наличник единичен. Его и не отнесешь к какой-либо традиционной школе. И конечно, если сравнивать технику исполнения наличника, сработанного в наши дни, со старинными поволжскими и городецкими образцами, выставленными в музее, заметно профессиональное превосходство старых мастеров, воспитанных на традициях, передающихся из поколения в поколение.

По границе Московской области едем на рейсовом автобусе к озерам в сторону Спас-Клепиков. И на подъезде к озерам нам встретилось два незаурядных дома. Первый дом в деревне Митрохино, издали ничем не примечательный, поразил нас вблизи своим фронтоном. На месте огнивы - доски, некогда державшей гнет кровельного теса, разместился круг солнечного знака с оперением из дощечек. Обрамленный причелинами и полотенцем, круг скорее всего появился здесь в конце XIX столетия. Почти такой же круг с оперением из стреловидных дощечек мы можем увидеть и на домах в Архангельской области.

В музее деревянного зодчества «Малые Карелы» близ Архангельска стоит дом из Каргопольского района точно с таким же солнечным знаком на фронтоне. Раньше две причелины, объединенные доской - «огнивой», имели функциональный смысл. Доска накрепко стягивала жердевые кровельные гнеты. Кровле такого дома не страшна была буря. В конце же прошлого века мотив перехваченных огнивой причелин разгулялся по подмосковным дачам. Давно был забыт смысл той доски, а отдавалась лишь дань псевдорусской моде.

Другой же дом в деревне Дерзковой привлек внимание своей выразительной пластичностью. В плане он представлял собой вытянутый прямоугольник с традиционной трехчастной планировкой. С восточного фасада к дому был пристроен хозяйственный двор, четко определяя крестьянскую усадьбу типа «глаголь». Широкое крыльцо на резных столбах с противоположной от хозяйственного двора стороны не только уравновешивало композицию дома, но и придавало живописность рубленному из толстых бревен срубу. И конечно, тут горели солнечные знаки на наличниках. Площадь лобовой доски была большой, и резьба, казалось, расцветала в лучах полуденного солнца, заполняя всю доску.

По всему было видно, что дом недавно починяли, но его хозяин бережно сохранил древние украшения, как и планировку самого дома. Лишь тесовая кровля уступила место рифленой шиферной, не вяжущейся с общим обликом постройки. Здесь практицизм хозяина понятен. Шифер дешевле и долговечнее. Но этот практицизм не погубил старинное крестьянское жилище с присущей ему красотой облика, созданной народным мастером.

Платформа на 77-м километре Куровской линии железной дороги называлась Анциферово. Мы вышли из поезда и направились к ближайшей деревне, которая оказалась не Анциферовом, а Яковлевской. «Анциферово дальше»,- пояснили нам встречные женщины. Ну что ж, и так бывает. Раз мы решили пройти пешком на Соболеве от железной дороги, то нам не миновать встречных селений. Только потом мы оценили весь этот, казалось, случайно выбранный маршрут. Да и нельзя, теперь говорим мы, иначе попасть в Соболеве, как идя через селения Яковлевское и Анциферово.

Только мы подошли к околице Яковлевского, как вид двух крайних домов привлек наше внимание. Мы полезли в сумки за своими камерами и так их и не выпускали из рук, беспрерывно щелкая затворами. Дом № 130, последний дом на улице села, стал первым для наших открытий.

Мы по-настоящему оробели, проходя по улице меж добротных домов мастеровитых хозяев. Время будто остановилось для нас. Мы ушли из XX столетия, чтобы встретиться с народными умельцами, которые так дивно запечатлели на наличниках символы солнечного бога Ярилы. Нам казалось, что в одном из этих домов жила Снегурочка и была по весне очарована песней Леля.

Дом № 130 был невелик, в три окошечка. Окна украшали кокошники, резанные из толстой доски. В каждой части тройного кокошника уместилось по резному накладному солнышку. Это уже были иные солнца, условные. Мастер-резчик только наметил солярные знаки. И хотя исполнены наличники витиевато, но за этим виделось проникновение на деревню в начале XX века городского стиля модерн, который, собственно говоря, и отличался витиеватостью, но во имя демонстрации формального мастерства. Правда, народный резчик все же сумел вдохнуть душу в свое творение, и его наличники вышли жизнерадостными, с этакой смешинкой. Тут все еще подчинено живительной образности, по принципу «мол, на все мы горазды, но чужого нам не надо».

Чуть далее по улице села раскидала по окнам солнечные знаки другая изба, под № 78. Дом явно был перестроен, но его хозяйка Н. Т. Силаева сохранила дедовские чудесные наличники с тонкой орнаментикой подзоров.

От бывшей крестьянской усадьбы сохранились некоторые детали. Вот ворота и калитка. По скромному внешнему виду и не угадаешь их возраст. Но присмотритесь... Разве в этих рубленых столбах-вереях не видно работы мастерского топора? Так и представляется за ровными ударами прищуренный глаз народного умельца, знавшего меру красоты. Он все делает играючи. Во всем стремится избавиться от монотонности. Наполовину полотнище калитки рубит из четырех вертикально поставленных тесин, верхнюю половину забирает тесом в елку и в центре калитки утверждает свой «знак качества» - резное полусолнце.

Насколько древняя застройка Яковлевского? Судя по прямой улице, по ровным рядам домов, подобная планировка села возникла не ранее XVIII столетия. Древние кучевые планировки, когда избы поселений располагались хаотично, лишь бы поближе к пастбищам и покосам, были не только неудобны для жизни растущего села, но и не мешали разгуляться пожару.

Деревни и села в XVIII веке перестраиваются по строгим геометрическим планам. В основном вдоль улицы фасадами или же продольными сторонами выстраивались порядки домов. В ту пору кучевая хаотичная застройка села Яковлевского сменилась на четкие шеренги домов. Между домами достаточно просторно, и нестрашно селу, если паче чаяния с одним из домов случится беда. Но лучше отогнать из воображения грозные образы красного петуха. Сколько брело по дорогам Руси погорельцев!..

Еще нам встретились солнышки на доме № 58, а вдали виднелся очень симпатичный домик с высокой крышей. Фронтон дома украшали причелины с изящным орнаментом по внутреннему краю доски. Фигурное полотенце свешивалось над небольшим слуховым оконцем, окаймленным веером расходящихся лучей накладных дощечек. Но по угадываемой под тесовой обшивкой легкости сруба можно было понять, что дом не старинный. Наличники окон были исполнены в технике пропиловочной резьбы и выдавали возраст постройки. И действительно, подойдя ближе, мы увидели на доске-ветренице четкие цифры - 1922. Случай редкий.

Пожалуй, нет необходимости в таких датах на каждой избе, ибо один такой датированный топором дом говорит сразу за весь строй изб времени строительства новой, социалистической деревни. Эти-то избы и составляют большую часть домов на селе.

Бывает, не сразу понимаешь, отчего еще издали начинаешь испытывать приязнь к дому. Как будто и ничего особенного, но что-то неуловимое для осознания его облика уже подмечено глазом. И, лишь приблизившись, начинаешь вникать в архитектурный строй народного творения.

Два дома под № 38 и 18 (в порядке нашего прохода по деревенской улице) чуть-чуть отличались от рядовой застройки. Так вот это «чуть-чуть» может сделать обычную постройку произведением народного искусства. Строительные приметы вроде бы не выделяют эти дома из ряда. Невысокий подклет в восемь венцов до окон, но бревна чуть крупнее, чем у других домов на селе. Небольшие окна, но с крупными наличниками с солнечными знаками на лобовой доске. У дома № 18 фронтон рублен из бревен. Совсем на стародавний манер. А дом № 38 немного починялся. У него дощатый фронтон, и покрыт он рубероидом. Правда, и дом № 18 хотя и полностью сохранил патриархальный облик, но вместо теса крыт дранкой, да и курицы кровли (едва ли не единственные в Подмосковье на жилом доме) держат ныне не поток - желоб для сбега дождевых вод, а прогон, с которого начинается укладка дранки вверх.

Но каковы в своей искусной простоте консоли-помочи, поддерживающие вынос фронтона над окнами! Торцы слег прикрыты узорными досками-причелинами. Легкий подзор зубчатой линии, напоминающий ломаную линию вершин дальнего бора, бежит по краям причелин. Поперечная доска фронтона, украшенная тем же мотивом, лишь напоминает о том времени, когда она держала гнет на тесовой кровле.

Сохранилась и композиция традиционной крестьянской трехчастной избы с зимней и летней половинами и хозяйственным двором с кровлей на четыре ската.

В наши дни судьба особенно неблагоприятна к таким домам. Архаичность их внешнего облика тяготит самих хозяев. Вот и на окнах этого дома отчего-то решили заменить седые резные наличники на новые, выбеленные, со скучной накладной порезкой.

И мы пожалели, что нельзя унести с собою обветренные и промытые дождями старинные резные доски коруны и подзора. Как же сохранить художественно исполненный наличник из села Яковлевского, который стал не нужен хозяевам избы? И мы, не жалея пленки, фотографировали его двумя камерами.

Мы покидали Яковлевское. Совсем рядом погромыхивала электричка. Долго ли отсюда до Москвы? Мы видели, как в селе «вывешивали» сруб, заменяя обветшавшие нижние венцы постройки. Дом буквально повис в воздухе. Мощные балки-подпорки удерживали его над землей. Ни домкратов, ни кранов, ни единого хитроумного механизма строительной практики нашего века. Сруб был вывешен настолько логичным и крайне простым способом, что и в голову не могло прийти другое решение.

За околицей Яковлевского ветер гулял по ржаному полю. Кузнечики неумолчно ковали пронзительно синие васильковые цветы. Впереди высокие сосны взметнули кроны над тихим журчанием малой речонки Нерской. Сосновые леса светлы, пахучи. Этот воздух так и хочется паковать в брикеты и везти в Москву. А черники и земляники столько, что просто походя наедаешься лесной ягодой.

Какие-то странные насечки на стволах сосен привлекли наше внимание. Стройный мачтовый лес пестрел белыми надрезами в виде елочек стрелками вниз, а под стрелками были подвешены жестяные конусовидные баночки, напоминающие колпачки гномов. В эти чудные баночки стекал белый сок сосны - живица. Из нее потом получают скипидар, канифоль, что-то еще, крайне нужное для техники, и даже живица является компонентом для приготовления лекарств.

Через два года из этого леса получается отличный строительный материал. В начале книги мы говорили о том, что по старому мудрому плотницкому правилу лес для стройки заготавливают зимой, в пору, когда замер бег сока под корою, когда дрема охватывает оцепеневший под снежными кронами лес. А наши сосны, отдав человеку живицу, готовы для стройки в любое время года. И говорят знающие плотники, что нет лучше этих звонких сухих дерев. Да что там избяной сруб! Из этой звонкой сосны делаются деки для плачущих скрипок.

Незаметно лесной дорогой мы вышли к селу Анциферову. Застройка села напомнила нам ранее виденное село Душоново. Та же долгая улица, не уступающая улице в Яковлевском, и так же, как и в Душонове, на половине пути перпендикулярно к улице отходит другая дорога, короче. В конце малой дороги стоит деревянная без верхов церковь, рубленная где-то в начале нашего века. Весь этот сельский пейзаж мы видим еще с холма, спускаясь к сельской улице.

Нас встретила сень развесистых ив и... ряд заурядных построек. После облика домов в Яковлевском начало улицы в Анциферове не производило впечатления. К тому же рев мотоциклов и сверкание лака «Жигулей» создавали совсем иную обстановку, нежели в тихом, задумчивом Яковлевском.

И когда мы увидели чудом уцелевший наличник с солнечными розетками над заколоченными ставнями окон дома № 51, появилось двоякое чувство. И отнюдь не возникло желание сказать: «Вот прекрасное, его надо сохранить». Разве можно законсервировать целое село только лишь для того, чтобы вызвать умиление у заезжего любителя старины?

Жизнь наступает в своей неистребимой ярости к обновлению. На месте дедовских изб (и это мы не раз видели) встают добротные коттеджи со всеми городскими удобствами. Отчего это на селе нельзя принимать каждодневный душ?! Долго ли, дорого ли подвести совхозу к домам своих тружеников необходимые коммуникации?! Но вот в чем вопрос. Все ли мы делаем, чтобы сохранившиеся ценности народного искусства остались в нашей обновленной жизни, заставляя с душевным трепетом вспомнить искусство стародавнего плотника, древоделя, вырубавшего из обычного бревна предметы житейского обихода?

Так размышляя, мы и подошли к перекрестку улиц села и здесь-то снова встрепенулись при виде необычно выразительного уголка. Высокая изба, объединенная с хозяйственным двором П-образной связью, главенствовала над двумя улицами, а перед нею стояла легкая, стройная звонница. Бечева от набатного колокола туго натянулась на ветру, и казалось, вот-вот сорвется со щеколды и начнет раскачивать язык вестника пожаров и тревог. Так было испокон веков. И эта звонница, и эта изба почти без изменений в своих формах дошли до нашего бурного столетия.

Мы стояли перед без сомнения музейным домом. Вынос высокого рубленого фронтона поддерживали изящные консоли-помочи с легким орнаментом подсечек. Под карнизом фронтона, словно укрываясь от дождя, светились плотницкие солнышки в лобанах наличников.

Изба была поистине высокой. Еще бы, снизу до подзоров окон насчитывалось девять венцов хороших бревен! Высоту избы увеличивал острый клинчатый фронтон. Дранка кровли кое-где исчезла.

Ворота и калитка крестьянской усадьбы напоминали театральные декорации, ибо не было нужды стучать ни в распахнутые ворота, ни в растворенную калитку. Во дворе нас встретило высокое крыльцо. Рядом с крыльцом малая дверь вела в подклет. Прямо-таки северная композиция трехчастной избы.

Постояли мы у заколоченного дома и отошли ни с чем. А звонница стояла удивительная, сделанная из одного ствола раздвоенного дерева. Развилка начиналась с высоты более двух метров. Вряд ли залезет к бечеве и ударит в колокол несмышленый деревенский мальчуган. А выше были набиты перекладины, чтобы можно было подняться к колоколу, точно пожарные лестницы в московских дворах, обшитые снизу досками от озорной детворы.

Мы свернули на улицу с милым названием Елочная. Дома здесь разнились по возрасту. Все больше было новых, послевоенной стройки, но две избы под № 78 и 90 привлекли наше внимание. Мы не увидели их хозяев, но нам так и казалось, что это были две дряхлые старушки, ибо кто же еще мог жить в этих обветшавших избушках, к которым, видимо, окончив работу, уже никогда не подходил плотник. Но с достоинством стояли эти избушки в уличном порядке, сохраняя следы былой традиционной красоты: и рубленые консоли-помочи, и украшенные резьбой причелины, и с живительной искринкой плотницких затей наличники.

Нам не хотелось возвращаться назад к электричке. Жаль было расставаться с этими сосновыми лесами, с этими ржаными и серебристыми овсяными полями, над которыми низко шла еще не обернувшаяся тучами облачная гряда. По карте-схеме выходило, что до ближайшей деревни Соболе-во на Рязанском шоссе было примерно десять километров. И мы тронулись в путь.

Лиха беда начало. Только прошли сосняк, началось болото. Комары плотно взяли нас в кольцо. Они не столько кусают, сколько отнимают у нас настроение. Но к счастью, болото скоро кончилось и комаров поубавилось. В самом деле, стоит ли хандрить, когда над нами такое высокое голубое небо, когда ты с таким наслаждением вытянул ноги на мягкой моховой подстилке лесного холмика и кроны сосен раскачиваются над твоей головой, отражая на лице солнечные зайчики, пробившиеся сквозь переплетение сучьев и паутину иголок.

Издалека нарастал ровный гул. То был уверенный гул Рязанского шоссе. Его не спутаешь с шумом лесного ветра. Там, за лесом, наверстывая километры, неслись по магистрали грузовики, автобусы, легковые машины. И лежал их путь через старинную деревню Соболеве, через которую и мы недавно проехали мимо поразившего нас дома, а сейчас еще несколько сот метров, и произойдет встреча. И мы, предвкушая ее, не торопились сразу выйти к дому, а, нарочито сделав круг, вошли в деревню с противоположного конца.

Нет, могли не делать лишнего круга. В деревне Соболе-во был только один старинный дом под № 72, вышедший прямо к дороге и не смутившийся при виде летящих мимо его сосновых венцов, мимо его огромных солнц над окнами автомобилей XX века. Высокий гребень четырехскатной крыши солидно возвышался над соседними домами. Прямоугольный в плане, дом был торцом поставлен к шоссе, но на этой-то торцевой стене было пять окон! На продольной западной стороне дома, выходящей в тупик, под лучами заходящего солнца сверкали шесть окон, не считая заложенного. Такого обилия нам еще не приходилось видеть. Семь окон с продольного главного фасада и пять с торцевого на шоссе: двенадцать окон заливали светом просторную избу!

Было окно и на глухом восточном фасаде, выходящем в палисад. И над всеми окнами дома сияли солнца. Они были столь велики, что их лучи скорее напоминали спицы огненной колесницы. Величина дома соответственно диктовала резчику и крупный масштаб декора наличников.

К сожалению, время не оставило нам полный набор украшений окон этого, без громкого слова, уникального дома. Лишь на западном фасаде одно из окон сохранило часть ставен и даже два сиротливо повисших бруса, когда-то державших резную доску подзора. Но на других окнах ни ставен, ни подзоров не было.

Прежде чем войти в дом, осмотрим сруб постройки. Она рублена из довольно-таки больших стволов сосен длиной более 8 метров и диаметром 25-30 сантиметров. Пожалуй, трудно называть такой домина избой в традиционном смысле этого слова. По краю кровли идет широкий карниз, как у настоящего городского дома, построенного по проекту архитектора. Сзади дома прилепился хозяйственный двор, но его срубик мелковат и явно рублен гораздо позднее. Он, хотя и крыт в отличие от жилого дома осиновой дранкой, все же не воскрешает в сознании облика истинного хозяйственного двора, который когда-то обслуживал эту усадьбу.

Может быть, была иная планировка крестьянской усадьбы и двор располагался иначе по отношению к жилому дому? Но сейчас для нас этот вопрос уходит на второй план, ибо мы полностью поддались очарованию, исходящему от этой мощной постройки. Строительный почерк плотника был безупречен. Он великолепно чувствовал масштаб своего творения. Верхний лобан наличника был равен в высоту половине окна, а доска подзора на глаз была чуть меньше лобана. Подобный наличник иллюзорно увеличивал площадь окна, придавал стене сруба устремленность вверх, логично сочетался с высокой кровлей, очевидно крытой в старину, судя по изыску отделки дома, тесом.

Наше пристальное внимание к дому не прошло незамеченным для хозяек. Оказалось, что в доме жили две фамилии: Синевы и Кочневы. В сенях с крутой лестницей на двор стояли полные ведра черники. А мы в лесу, подгоняемые комарами, не увидели ягод!

- Ягод нынче много. Угощайтесь,- перехватила наш взгляд хозяйка. Вежливо взяв по горсти, мы с порога объяснили, что совсем не по ягоды пришли в деревню. И хозяйка радушно раскрыла дверь в избу.

Пятая стена, «остатки» которой выходили на западный фасад, весьма условно разделяла помещение на «чистую» без печи половину и кухню, где стояла облицованная кафелем русская печь. Старинная столярная перегородка четко разделяла внутреннее пространство дома на две половины. Перегородка была украшена квадратными углублениями со скошенными углами, а четыре ее двери были, разумеется, наглухо заколочены. И только сейчас нам стало понятно, отчего центральное окно на торцевом фасаде было заложено тем же лесом, из которого рубился весь сруб дома. Видно, эта перегородка появилась сразу же при строительстве дома и начатое было пятое окно заделали за ненадобностью.

Две массивные балки-матицы поддерживали дощатые потолки в двух комнатах. Кто здесь жил на старинном Рязанском большаке? Землепашец или ямщик? Или тот и другой, ухитряясь справлять эти два дела вместе? Этого нынешние хозяева дома не помнят, как не помнят они и времени постройки дома.

Старый Рязанский тракт... Он сменил свое покрытие, где булыгу, а где просто накатанный грунт, на иссиня-черную ленту асфальта. Начало ему дает новый Рязанский проспект в Москве. Давно исчезли на окраине города избы и на их месте по сторонам проспекта вознеслись, отражая большие солнечные зайцы, комфортабельные жилые дома. Идешь по проспекту, стараешься представить облик старинного тракта и не можешь. Слишком далеко расстояние во времени между этими двумя дорогами. А ведь отсюда переехала в Истринский музей старинная изба. Совсем недавно на окраине города Люберец доживала свой век придорожная деревенька Выхино. Если бы не Истринский музей, то потеряли бы мы эту примечательную избу. Окрестные жители называли ее Кутузовской и свято в то верили. И трудно их было убедить (а пожалуй, не стоило этого делать), что была у Москвы 1812 года лишь одна Кутузовская изба. Стоит ныне ее подобие за музеем-панорамой «Бородинская битва» на другом старинном тракте. Но так хочется каждой подмосковной деревне быть знаменитой, что и выхинская изба не хотела оставаться простою избою.

К ней мы еще вернемся, а сейчас наш путь лежит в край ткацких поселков и деревень. Так что попробуем запастись информацией о выбранном маршруте. Но увы! Литературы по интересующей нас теме немного, то есть почти нет. Давайте тогда осмыслим наши первые впечатления от поездки по восточным районам Подмосковья.

Естественно, что десяток километров вправо и влево от основной дороги не может дать полной картины народного жилища в нашей условной зоне. Но постепенно, оставляя позади эти версты, мы начинали понимать образный язык народных мастеров, которые, как мы и ожидали, использовали свой, присущий восточному направлению «говор».

Старинное плотницкое искусство не раз одаривало нас встречами с подлинными шедеврами, и почти полное отсутствие информации по восточным районам Подмосковья заставляло нас с большим вниманием всматриваться в уже вроде бы знакомый облик крестьянских жилищ.

Самым распространенным типом оказалась покоеобразная связь, где трехчастная изба сочеталась в усадебном ансамбле с хозяйственными постройками - амбарами, навесами, сараями, расположенными вблизи от избы, примерно в 5-8 метрах. Причем хозяйственные постройки выходили торцевыми фасадами на красную линию улицы в ряд с красными фасадами изб, что и понятно: ведь вход в постройки устраивается со стороны избы.

Глухие ворота и калитка у каждой крестьянской усадьбы придают владениям вид маленьких крепостей, впрочем довольно уютных.

Часто мы видели, как хозяйственные постройки отходили от красной линии, образовывая новые планировочные сочетания, комбинации двухрядной связи. И лишь в редком исключении они подходили под одну крышу с жилым домом.

Эти крестьянские усадьбы были небольшие по размерам, особенно если вспомнить избы севера. Но они отнюдь не лишены своеобразной монументальности, зачастую очень красивы по пропорциям. Так что надолго останется в нашей памяти и улица в Яковлевском, и дом в Соболеве. А мы лишь начали путешествие по восточным районам. Проделаем же следующий маршрут по центральной восточной магистрали- Горьковской железной дороге. И начнем это путешествие сразу с отдаленного пункта на востоке Московской области - города Орехово-Зуева.

Бывший рабочий поселок, памятный всем по знаменитой Морозовской стачке, начал бурно строиться после Великой Октябрьской социалистической революции. Здания 20-х годов, чей облик безошибочно определяет любой турист, сами уже стали памятниками архитектуры, памятниками первых индустриальных шагов Советской Республики. Их много в городе, аскетичных, угловатых, бросивших вызов в ту пору пышной архитектуре академической школы.

В пригородных деревнях Орехово-Зуева еще можно найти дома - современники Морозовской стачки. Деревни окрест близко расположены друг от друга. В каждой из них по-своему интересно. На любой из застроек лежит печать традиций народного творчества, но все же скудна образность домов. Нет той желаемой выразительности, хотя и ненастолько уж безлико и нелюбопытно, чтобы махнуть рукой и уйти.

Разве не остановишься, проходя по деревне Карабаново, у одного из древних домов со всеми уцелевшими курицами на самцовой кровле? Разумеется, эта старинная изба не открытие, а лишь подтверждение того, что покрытия по курицам и потокам не привилегия северных изб. Просто в Подмосковье этот тип кровли стал ныне редкостью, так же как и тесовые крыши.

Здесь курицы обычные, без замысловатых фигурных окончаний. Сруб избы давно обшит тесом, чуть ли не в начале века. Это подтвердила и хозяйка избы, принявшая нас было за комиссию «по сносу всей рухляди», но, узнав, что мы ищем обратное, стала уверять нас, мол, избе лет двести и хорошо еще обогревает в лютую стужу.

- Видите, видите, бревнышко к бревнышку. Хорошо рубили! - все показывала нам избу, словно товар, хозяйка. Нам оставалось только про себя подивиться столь переменчивому ее настроению.

А изба была действительно интересной. Ее обшивка исполнена с высоким профессиональным навыком. Тес обработан глухой резьбой с лаконичной орнаментикой. Из-под обшивки поверху фасада выходили три венца консолей-помочей- единственное необшитое место на фасаде избы. Интересно бы вскрыть обшивку и посмотреть, насколько она предохранила венцы сруба от гниения? А за избой вытянулся в огород неладно, явно позднее избы рубленный хозяйственный двор.

Все со временем уходит в землю. Вот и у этой избы странно видеть высокий фронтон, а окна почти у земли. И лишь по сохранившимся фрагментам можно восстановить детали конструктивно-декоративных элементов крестьянской избы середины XIX века, то есть той поры, когда еще были живы традиции народного плотницкого искусства.

Соседний с Орехово-Зуевским Павлово-Посадский район. Город Павловский Посад - один из древнейших в Подмосковье. По первым упоминаниям в летописи, связан с именами Ивана Калиты и Дмитрия Донского. Но кроме памятного знака на месте старого поселения на берегу речки Ходицы да стройной колокольни 1839 года, ничего от древних времен в городе не осталось. Правда, колокольня не столь уж древняя. В 1967 году ее реставрировали. Пристроили к ней небольшой выставочный зал, в котором разместилась экспозиция краеведческого музея. Колокольня стала украшением города. Она поистине обрела вторую жизнь, взяв на себя роль активной градообразующей вертикали.

За последнее десятилетие Павловский Посад молодеет, освобождаясь от невыразительной старой застройки. Деревянные дома в городе в основном конца XIX - начала XX века. Их не так уж много, и облик этих домов зауряден. Единственное, на что следует обратить внимание,- образцы провинциального модерна. Небольшие открытые срубы о трех-четырех окнах рублены в обычной технике, но наличники окон поражают своими формами. Тут и следа не остается от традиционных приемов в украшении крестьянской избы.

Век модерна был недолгим, всего лишь какое-нибудь десятилетие. Явился этот стиль вдруг, да так же вдруг и исчез, как случайная мода, засвидетельствовав конечный отход строителей от отживших свой век принципов организации крестьянского жилища. То, что раньше было логично взаимосвязано, конструкция и декор, теперь исключало друг друга.

Поначалу ералаш в облике крестьянских изб, подпавших под влияние стиля декадентствующего направления, привлекает как курьез. И все же и от подобной архитектуры получаешь сильный эмоциональный заряд. Ведь она донесла до нас дыхание своего мятущегося времени.

Чтобы увидеть эти дома, пойдите от вокзала к центру города пешком, всего три-четыре остановки. Вот два из них, под № 88 и 90. Широкие гладкие доски обрамляют оконные проемы. В этих наличниках абсолютно нет логики. Что хотел сказать новый плотник? Его большие доски оплечья наличников неожиданно переходят в зрительно хрупкие силуэты коруны верха и подзора, вступая в явное противоречие со срубом и нелепейшей светелкой на крыше, украшенной в свою очередь набором декоративных элементов так называемого петушиного стиля. А строгая, сухая линия карниза дома противоречит и манерному стилю наличников, и разухабистому декору светелки.

Уходим без сожаления от посадских хоромин. Мы идем подмосковными проселками, и следим за бегущим горизонтом, и замечаем, какое небо над нами. В городе не так уж много точек, откуда увидишь линию горизонта. Где-нибудь среди дня спросите своего городского товарища: а какое сегодня над Москвой небо? И вы заметите у товарища некоторое замешательство. Ему надо будет посмотреть в окно, ему надо будет, пусть и на короткий миг, подготовиться к ответу...

Мы продолжали наш путь по городам и весям между Павловским Посадом и Орехово-Зуевом. Близ рабочего поселка Дрезна стоит деревенька Севастьянове. Очевидно, когда-то здесь был филиал дрезненской фабрики. Об этом напоминают фабричные корпуса, которые частично приспособили под современное производство, и ряд одновременных соседних зданий, видимо бывших правлений. Казалось, время здесь остановилось. Необычно тихо было в деревне, хотя за околицей по шоссе катили машины и ясно проглядывала панорама Дрезны с вертикалями фабричных труб. Но словно невидимый барьер оградил тот живой шумный мир от затаившейся деревни. А всему причиной была ее планировка. Едва порядок домов вышел к шоссе, как тут же улица свернула и ушла за холм длинной лентой в поле.

Как передать предвкушение встречи с настоящими произведениями плотницкого искусства! Они и сейчас, зачастую искаженные и обветшавшие, поражают исследователя народного творчества. Примета за приметой, фрагмент за фрагментом, и вот постепенно перед вашим мысленным взором восстает облик постройки. Вам становится понятным художественное видение старого плотника. И тогда, при встрече со старинной постройкой, вы невольно в сознании дополняете неизбежные утраты теми формами, которые видели на других памятниках народного зодчества.

С первого взгляда изба Ершова под номером 75 ничем особенным не примечательна. Декор наличников окон скромен: зубчики, лента глухих колец, еще зубчики. Несколько оживляют монотонный узор стилизованные изображения лебедей по оплечью наличников. Подобный декор уже отходит от традиций глухой резьбы, переходит в накладную резьбу, от которой остается шаг до пропиловочной.

Правда, декор причелин на этом доме выполнен в исконной технике глубинной рези. Нечто подобное мы видели в Яковлевском. Разница лишь в том, что на причелинах дома Ершова шаг ребристых прямоугольников и ромбов чередуется с солнечными полудисками. А верх доски причелины, там, где она примыкает к доске кровли, прорезан вертикальными желобками для равномерного распределения потока дождевых вод.

Вверху на углах сруба под досками причелин раскрылись художественно исполненные консоли-помочи. Их продолжение за «остатки» венцов сруба окантовано топором и топором же ловко нанесены насечки по краям помочей. Вроде и нет в их образе звериного обличья, но не можешь избавиться от мысли, что где-то такой зверь существует. Пусть не наяву, а в сказках, то есть даже такая конструктивная деталь постройки, как помочи для поддержки кровли, приобретает у народного плотника одушевленный образ.

Конечно, вряд ли можно было думать, что эта изба сохранила свой интерьер. Кроме штраб - следов врубок от лавок и воронцов,- внутри не сохранилось примет традиционного крестьянского жилища.

Следующий дом в деревне, привлекший наше внимание, стоял под № 29.

- Продадим недорого. Возьмите, если хотите,- заметив наше любопытство, иронизирует хозяйка.- Когда-то, лет сто, а может, двести, еще в Дрезне построены были и наша изба и дом Ершова. В этих избах пряжу ткали. Светлые они. Мы их так и называли: избами-«пряхами». А если окна глядят на север, то такая изба «непряхой» звалась. А потом дед их купил, сюда привез.

Действительно, дома были похожи друг на друга и, пожалуй, одного возраста. Во всяком случае, ставил их в Севастьянове один плотник, до того схожи общие приемы в стройке изб. Но существуют некоторые различия в их украшении. Если дом Ершова украшен несколько строго, аскетично, то декор дома № 29, принадлежавший Власову, напоминает кружева разнаряженной девицы. У дома № 29 укорочены помочи. Причелины иные. В их декоре уже отсутствуют и резные солнышки, и другие символические знаки земледельческого культа славянской мифологии.

На концах причелин, там, где они прикрывают помочи, мы видим тех же стилизованных лебедей, как и на наличниках дома Ершова. Этот мотив часто встречается на старинных рисунках. И сейчас «лебединый знак» мы можем встретить на избах Городецкого района Горьковской области. В книге М. П. Званцева «Нижегородская резьба» (М., 1969) иллюстрация № 11 показывает аналогичную доску-ветреницу, но ее декор схематичен, даже грубоват. На доме же Власова причелины с лебедями исполнены в более искусной манере.

Много ли, мало ли увидели мы в Севастьянове? Казалось бы, километры пути и крохи сведений. Но сколько поэзии истинного народного искусства в этих незамысловатых избах, будто смотришь в глубинный колодец чистой ключевой воды.

Так и остались в памяти от деревни Севастьянове легкая кружевная накидка с изящными лебедями на причелинах одного дома и напевные солнышки на причелинах другого.

От Севастьянова недалеко и до села Бывалина. Оно принадлежит Павлово-Посадскому району, но зримых границ районов, разумеется, не существует. Не заметите вы разницы и в облике крестьянских усадеб: ведь тон всей стройке задает восточное направление от Москвы.

В Бывалине вся улица состоит из уютных усадебок по-коеобразной связи с кессонированными воротами и калитками. Поистине деревянная улица! Нет на ней кирпичных строений. Просто необыкновенно живучи народные традиции в организации жилища.

На погосте, чуть поодаль от улицы села, сохранилась деревянная церковь, построенная в 1717 году. Но от этой почтенной даты мало что сохранилось в облике памятника. В XIX столетии церковь одели в ампирные одежды, исказив произведение народного зодчества.

Наше путешествие по клязьминскому кусту деревень мы продолжим, перейдя небольшой мостик через живописную речку Дрезну. Отсюда проселок вывел нас в соседнюю деревню Козлово. Она не была отмечена сколь-нибудь ценными сооружениями деревянного народного зодчества, но в ней, как и в последующих деревнях - Теренино, Сонино, Логиново, Бабаеве, были свои интересные особенности.

Глухие стены амбаров в Козлове со срубами колодцев и журавлями над ними, избы с традиционным устройством слеговых кровель на консолях и курицах в Теренине - все это придавало облику деревень ощущение гармоничности, цельности ансамбля крестьянских усадеб.

Эти деревни в соединении с Севастьяновой предстают перед нами поистине кладезем народного зодчества. Их облик, сохранивший традиции плотницкой стройки, вызывает удивление и вместе с тем радость. Есть еще откуда черпать живительную воду народной поэзии!

Если в наши дни возможно увидеть целый ансамбль традиционных крестьянских усадеб на территории самой Москвы, в бывшем селе Коломенском, то это вовсе не значит, что и все Подмосковье состоит из столь же богатых россыпей образцов народного зодчества. Севастьянове, Яковлев-ское, Анциферово... Эти села по крупицам сберегли живое образное слово народного искусства.

Равнинный, почти плоский ландшафт восточного Подмосковья, скромная «ситцевая» природа. Здесь не увидишь ни прославленных мемориальных усадеб, ни древних памятников архитектуры. Не любили эти болотистые земли ни в эпоху деятельного Петра, ни в век «просвещенной» Екатерины. Но жили здесь с виду простенькие деревеньки, которые таили в себе образцы народного искусства. Именно по городам и весям восточного Подмосковья расцвело самобытное народное творчество. Родники крестьянского поэтического видения, будучи отдалены от городской культуры, сохранили чистоту своего миросозерцания.

Тысячи дорог ведут в наши дни туристов в северные края. За воплощенными сказками народного творчества отправляются путешественники, не пугаясь грандиозных пространств нашего поморского Севера. Не километрами, а сотнями километров приходится отмерять там пройденные пути. И в памяти остаются не трудные дороги, а произведения такого простого и вместе с тем необыкновенного топора. Так мы смеем заверить отважных путешественников, что и восточные районы Подмосковья столь же богаты на встречи с народным творчеством.

Множество изб и в каждой избе много деталей: двери, наличники, причелины, полотенца, коньки, курицы, потоки, крыльца. Деталь народной архитектуры содержит в себе образ. Сравните детали построек классического Севера с подобными же деталями нашего Подмосковья. Внешне они вроде бы и отличны, но единит их сила образного мышления, сила выразительности, запечатленная с чувством меры и красоты.

Теперь отправимся мы в путь по Горьковскому шоссе, бывшему старинному Владимирскому тракту, печально известной Владимирке. Захваченные своей целью, мы проезжаем мимо роскошной усадьбы Разумовского, сына фаворита Елизаветы Петровны. Только в имени усадьбы Горенки долго будут слышаться нам заунывный перезвон кандалов и рыдания прощающихся с арестантами родственников.

Как жаль, но не придется нам остановиться и в не менее роскошной усадьбе Голицыных Пехре-Яковлевском. Нельзя объять необъятное. Иначе нам не хватит любого времени, чтобы пройти лишь по избранным дорогам великого Подмосковья, где сохранились до наших дней творения плотницкого топора. И только оказавшись на территории Ногинского района, мы выйдем у села с поэтичным названием - Старая Купавна.

Поначалу, разглядывая издали панораму застройки поселка, вы будете охвачены недоумением. Уж не изменили ли мы тему наших исследований? К чему идти по улицам из современных блочных зданий? Но вот в разрыве новых домов мелькнул бревенчатый сруб. Чуть поодаль раскрылся приземистый силуэт деревянного фронтона.

В Старой Купавне сохранилось не только название поселка, но и частично его старая застройка. История этого поселения восходит к началу XVIII века.

Когда Петр насаждал в России промышленные предприятия, Купавна была пожалована купцу Земскову для постройки в ней шелковой мануфактуры. В ту пору была здесь небольшая слободка в 30 дворов и 78 душ населения. По распоряжению Петра к Купавинской мануфактуре были приписаны «вольные» люди, ремесленники из разных мест государства. Купавинское текстильное предприятие было одно из первых в Подмосковье. В то время здесь работало свыше 500 ткачей.

Тяжелейшие условия труда порождали волнения фабричных рабочих. Зарево 1905 года не миновало и ткацкий поселок. В наши дни тонкосуконный комбинат имени Акимова, названный в память об отважном борце за освобождение труда,- огромное предприятие, оснащенное современнейшим оборудованием.

От небольшой площади перед входом на территорию комбината слева разворачивается панорама нового поселка, скорее города. А прямо перед фабричными воротами приютились избы Старой Купавны. На тихих улочках старого поселка в облике бревенчатых срубов узнаешь лицо ушедшего быта. И если появляется у вас легкая грустинка, то, разумеется, это не скорбь об отсутствии груды поленниц, розвальней и прочих атрибутов патриархального хозяйства. Эта грустинка схожа с той, которая настигает нас при виде на московских улицах старого, чуточку смешного автомобиля довоенного выпуска.

Мы идем по разбитому на строгие прямоугольники поселку, дань регулярной застройке XVIII века. Не сохранились те первые дома ткацких семейств, но их новые соплеменники стоят на тех же местах. На улице Полевой, 28, нас встречает высокая «двужирная» постройка, отмеченная налетом стиля модерн. Как-то трудно сказать о ней изба, скорее дом, двухэтажный о восьми окнах по первому этажу, а второй этаж вровень со средней русской избой, которой быть бы с тремя красными окнами, но здесь всего лишь одно большое окно. Так что и не назовешь сразу второй этаж светелкой или мансардой.

Далеко вынесенный козырек над мансардой придает дому оригинальный вид, отличающий его от деревенских собратьев. Косые кронштейны поддерживают вынос трехскатной кровли, воскрешая образ сельского торгового дома.

Наличники окон первого этажа с высоким лобаном и накладной скупой орнаментикой выглядят излишне строгими, как бы выдавая характер своего хозяина. Небольшой палисадник перед домом служит словно занавесом, отделяя окна от улицы, отгораживая хозяев от праздного взора.

Как не остановиться перед воротами на Ивановской, 64? Мощные, опаленные солнцем, умытые дождями столбы-вереи вырастают из земли. Так и кажется, что это не столбы, а два дерева с обрубленными вершинами и ветвями, цепко держащиеся корнями за породившую их землю. Двускатная кровля над полотнищами ворот, забранными вертикальными досками, черное, отполированное годами до блеска железное кольцо калитки - так и веет былинными образами!

Пожалуй, ворота пережили не одну избу на этом месте, пережили и самих себя, поскольку их давно не открывают и перед ними растет трава. А чуть дальше вздыбили клинчатые кровли дома, резко выделяясь над обычными приземистыми избами. У каждого дома ворота были покрыты тесовой кровлей, а кровли собственно изб далеко выходили над окнами, покоясь на консолях-посомах (идентичное название помочей). Резные причелины прикрывали выносы крыш от дождя и снега.

На этой Ивановской улице дома в основном были трехчастные: изба, сени, холодная клеть. Хозяйственный двор пристроен сзади избы, образуя простейшую планировку крестьянской усадьбы типа брус. Ясность образа подобных усадеб проглядывает достаточно зримо, несмотря на раскрашенный забор-штакетник перед домами и неживые шиферные крыши. И легко обнаруживающиеся переделки домов не изгонят из облика купавинских изб знаков народного строительного мастерства. Но интерьеры этих домов, разумеется, не могли сохранить деталей стародавнего быта. Иные предметы заполняют комнаты. Само название «изба» теряет свой древний смысл («истьба», «истопка»).

Сколько времени стоит дом под номером 41 на Ивановской улице? От его облика так и веет ощущением древности.

Но ощущение не должно подменять собою точность определения возраста избы. Когда только начиналась застройка Купавны, наверняка здесь рубили курные подслеповатые избы с мощными венцами в срубе, высокими самцовыми рублеными фронтонами. Такие избы почти не украшались. Косящатые окна и колоды плотницких дверей были их отличительными признаками. Но уже в начале XIX века стали на избах устраивать по фронтону карнизы с резным орнаментом. Подобную карнизную доску мы увидели на доме № 41. Вряд ли знал деревенский плотник ордера античной архитектуры. Увидел в городе и донес до деревни триглифы и метопы и прочие атрибуты архитрава храмов Древней Греции. Но, обладая чувством пропорции, подсознательно догадываясь о законах архитектоники, он не создал несуразный ералаш из чужеродных элементов, а достаточно убедительно применил их, украсив свою постройку.

Пожалуй, Купавна по своим реликтам сродни Коломенскому, но в Коломенском меньше открытых срубов изб. Они там чаще обшиты сухой вагонкой. Нет и в теперь уж заповедном московском селе такого обилия, как в Купавне, резных ворот с двускатными козырьками, крытыми тесом.

В Купавне есть уютнейшие домики, вроде усадьбы на улице Свободы (№ 9) или житного амбара под старой ветлой на околице Пролетарской, 22.

Первая усадьба интересна тем, что фронтон ее хозяйственной постройки, выходящей на улицу, подбит снизу далеко выступающим карнизом, крытым дранкой. Этот карниз переходит в кровлю ворот. Получается оригинальная композиция, свидетельствующая о многообразии конструктивных и декоративных приемов в народной стройке.

Внутренний дворик этой усадьбы по уютности вполне можно сравнить с античными перистилями, замкнутыми внутренними двориками. Особенно крестьянский дворик хорош в солнечную погоду, когда глубокие тени от навесов четко подчеркивают в центре двора сияющий солнечный прямоугольник.

Кованое кольцо калитки служит не только ручкой, но им удобно и постучать, оповещая хозяев.

А амбарчик под вековой ветлой на Пролетарской стоит «на особинке» от своего «хозяина». Это бывший мучной лабаз со светлым окном, прикрытым ставнями. Что он помнит от ушедшей поры? Может быть, были тут и слезы, и гневные речи одалживающихся у местного кулака мукой? Но молчит старый лабаз и доживает свой век, храня немудреный скарб купавинского жителя, где под пылящейся на стене се-цельной сбруей стоит новенький мотороллер с глазастой фарой.

На центральной Московской улице в Купавне среди плотной застройки образовался разрыв. Заболоченное место, видно, издавна мешало строиться ткачам. Возможно, в прошлом здесь было озерцо, а сейчас старые дома поселка отвернулись от болотца. Срубы хозяйственных построек образуют сплошную бревенчатую стену, напоминая о небольшой полевой крепости.

Помните, в «Капитанской дочке»? «Я глядел во все стороны, ожидая увидеть грозные бастионы, башни и вал; но ничего не видал, кроме деревушки, окруженной бревенчатым забором. С одной стороны стояли три или четыре скирды сена, полузанесенные снегом; с другой - скривившаяся мельница, с лубочными крыльями, лениво опущенными. «Где же крепость?» - спросил я с удивлением. «Да вот она»,- отвечал ямщик, указывая на деревушку, и с этим словом мы в нее въехали. У ворот увидел я старую чугунную пушку; улицы были тесны и кривы; избы низки и большею частию покрыты соломою...»

Такова симбирская деревня времен Пугачевщины. Не тот ее облик в Купавне. На задворках Московской улицы каждая хозяйственная постройка образует глухую бревенчатую стену с тремя-четырьмя перерубами. Кровли амбаров высокие, с большим выносом, крытые то железом, то шифером. Еще более внушительно выглядят боковые фасады. Протяженностью до 20 метров, с одним окошком при входе, они разительно схожи с острожными укреплениями. Представьте мысленно волоковые оконца-щели, которые уж невольно назовешь бойницами, и тогда вы ощутите домостроевский уклад патриархальной крестьянской усадьбы.

Подойдите к дому № 39. Это почтенная по возрасту постройка. Здесь налицо полный набор плотницких затей: ажурный карниз фронтона, наличники с большим лобаном, увенчанным малым фронтончиком. Может быть, этот дом и не самый древний в поселке, но зато не найдешь в Купавне более сохранившейся постройки. И резные консоли-помочи, и высокий фронтон, украшенный резной же доской-огнивой, и орнаментированные доски-прибоины, прикрывающие «остатки» венцов сруба по углам дома,- все это приметы народного строительного искусства.

Красоту избы подчеркивают великолепные наличники окон, обрамленные изящными по пропорциям ставнями. Филенчатые створы ставен навешены на кованые петли, прибитые к оплечью наличников коваными же гвоздями. Если бы не поздняя, появившаяся по нужде завалинка под окнами, то перед нами поистине чистый образ народного творчества. Но нижние венцы от времени подгнили. Сруб просел.

Пришлось утеплять его земляной присыпкой.

В чем же кроется причина, по которой в одном месте Подмосковья сохраняются образцы народного строительного творчества, а в другом - безвозвратно исчезают? Иногда можно сослаться на забытость того или иного уголка, на удаленность селения от основных магистралей и промышленных объектов. В таких селениях жизнь менее подвижна. Но чаще мы видели образцы народного творчества в селах, чья история уходит корнями во времена Древней Руси. Почти ни одно почтенных лет село не оставляло нас без подмеченных примет традиционной народной стройки. Вот и в Старой Купавне мы набрели на живущие в наше время избы.

Изба ушла в землю. Наличник окна на уровне глаз. Резьбу коруны можешь тронуть рукой, и тебе передается ее тепло, серебристой, обветренной и так созвучной всему, что сохранилось от древнего народного творчества в этом селении, что еще живет трепетно в нашем индустриальном веке и вот миг и рассыплется. И тогда где мы увидим искусный орнамент резчика-умельца? Частично в краеведческом музее. А если в областном архитектурно-этнографическом музее под открытым небом?..

Мы знаем много примеров, когда большая плотницкая артель насыщала целые города своими поделками. Вспомним хотя бы сибирский Томск. Далековат он, правда, но зато очень типичен. Два-три мотива декора с незначительными отклонениями заполнили все фасады большого, в недалеком прошлом деревянного города. Тут и барокко и ампир. Об этих стилях вспоминали в Томске, так и не найдя своего, в 80-х годах прошлого века. Подобные мотивы были распространены не только в Сибири, но и в Заонежье. Подмечали мы их и в подмосковных городах Дмитрове, Загорске, Клину, Подольске.

До нашего времени дошли единичные образцы подобных стилей. Конечно, в свою пору их было больше. А вот солнечные наличники распространены повсеместно в Московской области. Пожалуй, можно предположить, что существовала артель резчиков, которая являлась после плотников украшать избяные срубы. Но в исторических документах подобной артели не отмечено.

Действительно, широкое распространение повторяющегося мотива, сработанной резьбы по трафарету было бы весьма тягостным зрелищем. Но мы, наоборот, наблюдали при, казалось бы, общей схеме великое разнообразие индивидуального исполнительского мастерства. И также странно было бы, если бы в каждом селе резали орнамент на свой мотив. Откуда бы взяться такому массовому профессиональному совершенству?

Ясно одно, солнечная резба жила в народе испокон веков, и в пору язычества, и в пору христианской религии, не сумевшей выхолостить дух народного творчества.

Старинная Владимирка - в основном довольно ровная дорога. То по ее обочинам пойдет лес, чередуясь с полями, а то потянется вдоль дороги большая деревня. А облик деревень удивительно молодой. Везде видишь новостройки. Наибольшее количество домов построено после войны. Среди них выделяются весьма затейливые избы со светелками с щипцовым покрытием.

Перед каждым домом в палисадниках кусты сирени, яблони, вишни прячут от любопытных глаз скромно украшенные фасады. И лишь вычурные светелки, вознесясь над купами, приветливо поглядывают на улицу. Они прямо-таки сошли со страниц русских сказок, украшенных рисунками Билибина.

Но постепенно наше первое восторженное впечатление уступает место рассудочному восприятию. Все чаще и чаще мелькают за окнами автобуса резные светелки-близнецы с крохотными оконцами. И вот замечаешь, что они крайне малы по отношению к срубу избы. Декоративный балкончик, на который не выйдешь, оконце, в которое не высунешься,- это ли присуще мудрому в своей простоте плотницкому искусству?

Город Ногинск не смог нас задержать. В наши дни он в корне перестраивается. На месте деревянных бараков Глу-ховского комбината появляются современные комфортабельные многоэтажные дома текстильщиков. Еще увидишь в Ногинске рядом с сиянием витражей уютного кафе неказистый деревянный домишко, свидетель дореволюционного Богородска, но дни, даже часы его сочтены.

Ногинск поражает обилием транспорта. Здесь та же беда, что и в Загорске,- шоссейный транзит пронизывает город. Впрочем, последнее обстоятельство позволило нам легко покинуть Ногинск.

Мы ехали на автобусе по родным подмосковным полям. Где-то поодаль погромыхивала гроза. Из-за каймы идущих по горизонту лесов надвигались тяжелые тучи. Встречный ветер крепчал. Редкие капли показались на ветровом стекле. И вдруг едва успели закрыть окна, как оказались в сплошной завесе ливня. Ехать вперед было невозможно. И мы улыбались, будто это по нашей команде хлынул ливень, будто это мы так ждали его в жаркие июльские дни и сейчас радовались, что ливень напоит оскудевшую от зноя землю, омоет зеленя, и, набрав от дождя силу, заколосятся под выглянувшим из-за туч солнцем хлеба на всем обозримом окрест пространстве.

И вот уже мы, миновав 16 километров, не отметив на пути для нашей темы ничего примечательного, подъезжаем к селу Воскресенскому.

Давно мы слышали, что стоит до сих пор в селе постройка старинной плотничьей артели, церковь петровских времен. И хотя была у нее точная дата-1705 год, но явно, что рубили ее в традициях XVII столетия.

В окружении лип и берез за околицей села вздымал ввысь свою главу двусветный четверик церкви. Он производил довольно-таки внушительное впечатление. Под тесовой обшивкой угадывались мощные венцы сруба. Над крутой четырехскатной кровлей храма на квадратном постаменте стоял восьмеричок и поддерживал изящную шейку луковичной главки»

В общем, поначалу храм произвел на нас обычное впечатление. Да, его возраст солидный, но мы видели подобные деревянные храмы с традиционным делением на срубы алтарной, храмовой и трапезной частей. По сути, такие постройки скупы на декор. Но, обходя храм, мы с изумлением обнаружили резные консоли, некогда поддерживающие обходную галерею. Правда, нечто подобное мы могли видеть в селе Сосновка Озерского района. Но там консоли ничего не несли, а лишь служили украшением здания, напоминая о постепенном забвении строительной логики плотницкого искусства.

Увы, и в Воскресенском консоли висели в воздухе. Галерею разобрали. И все же как ценно было увидеть эти консоли, от которых на других памятниках сохранились лишь следы спилов.

Рисунок подсечек консоли, состоящей из трех нависающих друг над другом бревен, напоминал набегающие волны и разительно был схож с консолями изб в Старой Купавне.

Трудно, конечно, по этим консолям определить величину галереи. К тому же на южном фасаде спилено восточное звено консолей. Отсутствуют и столбы галереи. Не говоря уже о полах, поручнях, заплоте.

Кровлю галереи в свое время украшал подзор из резных досок. Он придавал живость прямоугольным проемам, избавлял гульбище от навязчивой монотонности равного шага между частыми опорными столбами. А узнали о подзоре мы случайно. Заглянули на северном фасаде трапезной в подклет и изумились. Лаз в подцерковье был небрежно заколочен рублеными резными досками! Сетуя на такое отношение к народному искусству, мы все же были рады находке.

На крыльцо храма выходит тяжелая дверь в косящатых колодах. Полотнище ее обито коваными полосами. С усилием открывая такую дверь, невольно вспоминаем высокие ступени греческих храмов. Преодолевая тяжкий подъем, путник настраивался на торжественный лад. Или же вспомните низкие двери в древнерусских палатах. Они поневоле заставляли дерзкого гостя войти в дом с низко склоненной головой.

Пройдя сумрак низкой трапезной, мы оказались в высоком, достаточно светлом помещении храмовой части. Высота молельной залы подчеркивалась устремленной ввысь конструкцией подшитого потолка -«неба». Пирамидальный уклон каркасных брусьев, расстояние между которыми забрано расписным тесом, сходится к центральному кругу. Мерцающий золотом иконостас, словно театральный занавес, спадает литыми складками из сумеречного «поднебесья».

В церкви села Воскресенского сохранился полный чин икон в алтарной преграде. Среди них есть и очень ценные, написанные в XVII-XVIII веках. К тому же обилие церковной утвари и, что самое главное, деревянной скульптуры придают интерьеру церкви поистине музейный вид.

Пожалуй, мы не встречали на других памятниках таких больших окон. Поначалу они нам показались поздними, растесанными, но окна все же подлинные. Менялись времена, и к 1705 году русский плотник рубил окна шире. Русскому человеку петровского времени необходимо было больше света в храмовом общественном сооружении. На фасадах церкви Вознесения в селе Воскресенском мы не обнаружили ни одного узкого волокового окна.

Любой памятник деревянного зодчества удивляет своей, присущей только ему деталью. Ведь если бы мы не прощупали каждый вершок лавок у западной стены храма, то не поверили бы в их подлинность. Обычно лавки в древних церквах врублены в стены, край лавок украшен подзором. Здесь же решение необычное, прямо-таки оригинальное.

Лавки откидные! Простите за сравнение, но точно на манер откидных кресел в театрах. Рублены лавки, как водится, «без единого гвоздя».

Нам не пришлось более детально исследовать этот памятник. Его реставрация проводилась Всесоюзным производственным научно-реставрационным комбинатом. Наши коллеги выяснили, что верх церкви имел раньше не два постамента для главы, а один лишь нижний четверичок. Но вероятно, сразу же после окончания строительства или же спустя небольшое время плотник заметил некоторую непропорциональность завершения храма. И появился верхний восьмеричок, вытянувший завершение постройки.

Правда, встречаются и «приземистые» завершения деревянных церквей, как, например, в селе Рудня-Никитское Орехово-Зуевского района. Впрочем, как знать, не скрывается ли там под колпаком кубического трибуна старинный восьмеричок?

Реставраторы сохранили дошедший до нас облик завершия церкви Вознесения. Ступенчатый верх храма по типу «восьмерик на четверике» вносит живость в силуэт здания, вызывая в памяти образы ярусных церквей. Массивная глава церкви, по ширине равная нижнему четверику-постаменту, имеет примечательную луковичную форму, типичную для XVII века.

Сколь бы выиграл образ памятника в пластичности, если бы реставраторы освободили его венцы от тесовой обшивки. Представьте на минуту, что нет этих поздних, исказивших образ плотницкой постройки одежд. Сочная игра светотени на круглых венцах сосновых бревен, упругая кривизна повала венцов в подкровельной части основного объема церкви, восстановленная галерея-гульбище с глубокими тенями в проемах- вот вам и Кижи Подмосковья.

Московская область идет вровень с веком. И лишь старинные названия селений, в которых слышатся забытые предания, могут напомнить о далеком прошлом края нечерноземной полосы средней России.

Мы словно прокручивали назад ленту столетий. От коренных перемен в крестьянском укладе жизни, от облика жилья, не уступающего по комфорту городским квартирам и зачастую превосходящего их площадью, мы отмеривали расстояние до бревенчатых срубов, до сеней и житниц. Еще далее в глубине истории глазели подслеповатыми волоковыми оконцами курные избы с напоминающими скворечники дымниками на соломенных крышах. И вот мы, шагая из 70-х годов XX века, стремились найти приметы старинного строительного мастерства, которые, как оборванная нитка жемчуга, рассыпались по долгим проселкам Подмосковья. Мы стремились их найти и привлечь к ним внимание наших современников, увлеченных людей. Пусть и другие, так мы думали, увидят и услышат песню народного искусства, органически исходящую из природы, органически связанную родовыми узами с землей-кормилицей.

Если мы с вами побывали в селе Воскресенском, то нам не миновать и села Ивановского того же Ногинского района. Туда можно добраться через село Черноголовка, расположенное на автобусной дороге от станции Чкаловская к Ногинску. В Ивановском на государственной охране стоит деревянная церковь значительно моложе памятника в Воскресенском. Рублена она в 1798 году.

Малая речушка Пружонка, может быть, в ту пору была полноводной рекой, а ныне по угадываемому руслу тихо струится ручей, едва выживающий в жаркое июльское лето. Раньше здесь стояли мельницы, от которых остались остовы свай.

В Ивановском все еще жив дом мельника - простецкая избушка с миниатюрным хозяйственным двором и амбарчиком.

А сельская церковь сохранила облик былого величия классической архитектуры. Конечно, она по своему виду далека от народных творений, но кто ее рубил? Кто обшивал венцы срубов широкими, под 40 сантиметров, досками, которые не приискать сейчас на вьтчинку современному реставратору? Те же плотники, Что умели видеть и находить красивое в, казалось бы, чуждых для них архитектурных модах. И хотя время Не обошло этот памятник стороной, он и доныне организует планировку села, главенствует над окрестным пейзажем, не смущаясь в общем своими небольшими размерами. Просто не могли бездушно копировать городские образцы артельные плотники и придавали своей постройке черты легкости и изящества объемов наряду со строгостью и благородством форм, то есть черты, присущие именно народному зодчеству.

И в подтверждение наших слов в нескольких верстах за ближним лесом стояла в селе Душонове другая церковь, но о ней мы уже вам рассказали в путешествиях по северному Подмосковью.

геомембрана ldpe 1.0 мм