КАК РАСТИ ГОРОДУ

Новая волна градостроительной активности пришла в Москву вместе с ее превращением в столицу первого в мире социалистического государства. Дух революционного переустройства общества требовал строительства престижных сооружений, символически утверждающих новые социальные ценности, пробивки широких столичных проспектов, наконец уничтожения, сноса того, что олицетворяло темные стороны капиталистического прошлого. В 30-е годы реконструкция Москвы стала общественно осознанной необходимостью.

Как раз к тому времени окончательно сформировались концепции «современного» градостроительства, проникнутые верой во всемогущество техники и рациональной организации пространства. Стремительное развитие транспорта, индустрия массового жилищного строительства, использование новых, эффективных конструкций и материалов сулили градостроителю поистине безграничные перспективы. Новаторский дух современного градостроительства и небывалый по размаху социальный заказ Советского государства слились воедино в историческом конкурсе на Генеральный план Москвы 1932 года. Неудивительно, что многие из советских и зарубежных участников конкурса весьма радикально отнеслись к реконструкции, вплоть до полного уничтожения старой Москвы.

Известный советский градостроитель Николай Ладовский предложил развивать Москву в форме крутой дуги, развернутой в северо-западном направлении, в сторону Ленинграда. Разумеется, такой направленный в одну сторону город-парабола полностью порывал с давней традицией более или менее равномерного концентрического роста Москвы.

Группа молодых советских урбанистов — бригада Всероссийского общества пролетарских архитекторов — попыталась в своем проекте «встроить» радиальный московский план в гигантскую прямоугольную решетку новых автомагистралей.

Специально приглашенный для участия в конкурсе француз Ле Корбюзье и вовсе предложил разбить ортогональный план нового города, не обращая внимания на старую Москву со всеми «неправильностями» ее исторической планировки.

Парабола, решетка, прямоугольник... Схемы, непохожие друг на друга, но совершенно одинаковые по своей безоговорочной приверженности к геометризму.

Здесь следует сделать специальное отступление.

Главная мысль заключается в следующем. Развитие города часто оказывается процессом, гораздо более сложным, чем модели территориально-пространственной организации и представления о форме городского роста, которыми привык оперировать градостроитель. Можно обобщенно назвать любовью к геометрии широко распространенную внутрипрофессиональную установку градостроителя, которая проявляется в стремлении к регулярности, равномерности, симметрии пространственной формы города и исходит из идеи саморазвития, независимости этой формы по отношению к тому природному и социальному контексту, в котором она существует. Развитие современного города не всегда хорошо уживается с любовью к геометрии.

В силу особенностей своей деятельности проектировщика градостроителю свойственно относиться к городу как к инженерно-строительной конструкции, очень большой и сложной, но все же конструкции. Поэтому применительно к городу его больше волнует вопрос, каким должен быть город, а не каким он может стать в силу имеющихся объективных предпосылок.

Такая позиция имеет далеко идущие последствия. Коль скоро город — конструкция, изделие, вещь, ей может быть придана любая функционально оправданная или попросту красивая форма. Замысел конструктора доминирует над инертным материалом, в котором ему предстоит воплотиться. Живая действительность подменяется иллюзорной реальностью чертежа. И тут является идея правильной, регулярной организации пространства, идея геометрического разбиения плоскости чертежа, идея симметрии. В погоне за рисунком, планом градостроитель часто забывает о том, что он имеет дело лишь с графической моделью действительности, а сама действительность много сложнее. Причем вся действительность, то есть сложное взаимодействие природных и социальных сил в реальном физическом пространстве, едва ли может рассматриваться как инертная подоснова для геометрических построений планировщика.

Я вовсе не утверждаю, что город не может представлять собой функционально и эстетически упорядоченное пространство — может и должен. Но сам род такого порядка, его законы не сводимы к правильности двумерного орнамента, свободно заполняющего лист бумаги. Воистину симметрия симметрии рознь. Кроме симметрии мертвого кристалла, есть живая, неправильная симметрия листа, дерева, природного ландшафта. Столь свойственная градостроителю любовь к геометрии есть закономерное следствие отношения к городу как к искусственному объекту, неживой оболочке, которая существует сама по себе, до некоторой степени независимо от той природной ситуации, в которую она встроена, и от той социальной активности, которая ее наполняет. Улей — без пчел и луга, муравейник — без муравьев и леса.

Москва. Арбатская площадь

Наиболее масштабным, хрестоматийно известным градостроительным замыслам неизменно сопутствует любовь к геометрии — история градостроительства утверждает совершенство, правильность, красоту плана как краеугольный камень профессиональной традиции и культуры. В этой связи нам еще предстоит познакомиться с идеальными городами Возрождения, с безупречной геометрией Версаля, с проспектами и бульварами Парижа. Еще раз вспомним о Петербурге. Конечно, сегодня все усложнилось; в любом градостроительном проекте можно найти солидные ссылки на множество факторов, определивших выбор именно того, а не иного варианта. Но каждому, кто участвовал в процессе выработки и принятия градостроительного решения, хорошо известно, какую магическую силу имеет для архитектора рисунок плана. И если говорить о профессии в целом, а не об отдельных ее представителях или направлениях, то нет сомнения в том, что и сегодня ориентация на орнамент чертежа остается пускай скрытой, но наиболее действенной формулой градостроительного творчества. Причем время придает этому конфликту между профессиональным сознанием и действительностью все более драматический характер.

Пока город был невелик размером, а темпы строительной активности весьма скромны, конфликт не слишком сильно сказывался на формировании всего города. Композиционный, конструкторский подход распространялся, как правило, на отдельные городские ансамбли, которые, по сути дела, были всего лишь укрепленными, гипертрофированными сооружениями. Однако с увеличением размеров города положение меняется. Все с той же меркой подходим мы к градостроительным «ансамблям», протяженность которых измеряется километрами, а то и десятками километров. Необычайно расширившиеся масштабы и темпы градостроительной активности сталкивают поверхностную симметрию чертежа с естественной инерцией развития сложных экологических и социально-экономических систем. Теперь сформировавшееся на почве культуры архитектурного чертежа архаическое пристрастие к орнаменту, на службе которого поневоле оказывается мощная строительная индустрия, таит в себе реальную угрозу техногенного воздействия на природную среду и социокультурную обстановку, последствия которого не всегда предсказуемы.

Но вернемся обратно, в 30-е годы нашего столетия, к прерванному рассказу о Москве. С учетом материалов крупнейшего в истории градостроительного конкурса был разработан первый и поэтому особенно значимый для Москвы Генеральный план 1935 года. Он наметил трассы Московского метрополитена, решил вопросы водо- и энергоснабжения столицы, определил размещение новых жилых кварталов и важнейших общественных зданий. В тот ответственный момент столь широко продекларированные на конкурсе идеи регулярного плана, отвечающего престижным представлениям о столичном городе, остались там, где они и возникли, — на бумаге. В основу Генерального плана была положена исторически сложившаяся планировка. Сохранялась характерная асимметрия периферийных территорий города, расчлененных широкими клиньями зелени. По-своему проявилась и любовь к геометрии — именно тогда была впервые заложена идея «исправления» исторического плана, его превращения в идеальную радиально-кольцевую структуру. Москва получила нарядные набережные, обновленную столичную улицу Горького, широкое, удобное для транспорта Садовое кольцо. Центр города получил новый столичный масштаб. Правда, не обошлось без потерь. Триумфальная арка — ее потом пришлось восстанавливать на Кутузовском проспекте, Сухарева башня — о ее восстановлении заговорили уже всерьез, Красные ворота, храм Христа Спасителя — лишь наиболее заметные из снесенных построек. По Генплану 1935 года в угоду регулярной планировке и движению транспорта должны были быть расширены (а практически, значит, полностью перестроены) Петровка и Пушкинская улица, Столешников переулок и Кузнецкий Мост — одним словом, почти все улицы старого московского центра. Сейчас мы научились смотреть на подобные вопросы несколько иначе. Однако война прервала начавшиеся широкомасштабные градостроительные работы.

В середине 50-х годов резко возросшие темпы строительства привели к застройке обширных территорий за чертой города, вдоль его главных радиальных направлений. Новый Генеральный план 1971 года явился важным градостроительным документом, определившим общую стратегию развития города с учетом решения социально-экономических, инженерно-технических, экологических и других проблем.

В Генплане были заложены принципы расчленения города на относительно обособленные части и развития общегородского центра по нескольким периферийным направлениям, создания системы зеленых клиньев, расчленяющих городскую застройку и связывающих ее с загородными лесными массивами, пробивки скоростных автомагистралей для транзитного движения транспорта, реконструкции промышленных предприятий, создания благоустроенных промышленных зон и многие другие. В специальной главе, посвященной генпланам, мы еще расскажем подробнее о содержании и главных достоинствах уникального градостроительного проекта.

Москва. Казанский вокзал. Арх. А. Щусев

Сейчас обратим внимание на то, что именно в Генплане 1971 года возродилась намеченная еще до войны идея «правильного» радиально-кольцевого плана. Но теперь она предстала в гипертрофированном, многократно увеличенном виде. Границей города стала кольцевая автомобильная дорога — тем самым ему была придана четкая геометрическая форма правильного овала, близкого к кругу. Эта форма предопределила равномерно-концентрическое расположение новых районов на всей территории периферийного пояса Москвы, безотносительно к их особенностям.

Порождение геометрии круга — симметрия звезды — не допускает различий между территориями периферийного пояса города, лежащими на продолжении старых радиальных дорог и большей частью вновь осваиваемых районов, которые никогда не имели структурно-планировочных связей с историческим ядром Москвы. Реализуя неумолимую логику геометрического мышления, к периферийным территориям потянулись ветвящиеся от центра радиальные направления новых столичных проспектов.

Естественно, несмотря на ссылки о преемственном развитии исторической структуры, на каждом шагу искусственная геометрическая схема наталкивается на вполне реальные препятствия, преодоление которых требует все новых материальных затрат. Завышенные объемы земляных работ, путепроводы и тоннели, без которых можно было бы обойтись, центры, которые никак не удается построить, — такой дорогой ценой оплачивается «любовь к геометрии», а точнее, к регулярной симметрии городского плана в духе парижских и петербургских образцов вековой давности.

Шпиль Петропавловской крепости в Ленинграде

К тому же меняются не только времена, но и расстояния. В XVII веке протяженность радиальных направлений московского плана не превышала 2—3 километров, в начале XX века — 5—6, в 1935 году — 10, теперь она достигла 20 километров. Трудно предположить, чтобы столь значительные количественные изменения не потребовали качественной перестройки структуры — это противоречило бы основополагающим законам марксистской диалектики. Действительно, едва ли один и тот же принцип структурной организации территории может бесконечно растягиваться вширь наподобие резинового шарика. Равномерное концентрическое наращивание московского плана вдоль радиальных направлений уже исчерпало свои функционально-планировочные и композиционные возможности даже с учетом того, что такие возможности были многократно усилены радиальной структурой Московского метрополитена. Геометрия круга, симметрия звезды вступают в очевидный конфликт с масштабами осваиваемой территории. Свойственная ей неоднородность, напоминающая сложную мозаику, характер распределения различных признаков ни при каких условиях не вписываются в регулярный порядок радиально-концентрической схемы. Инерция естественного развития московской планировки с большим трудом поддается настойчивым попыткам «исправить» ее при помощи циркуля и линейки.

Так и кажется, что Москва нарочно демонстрирует нам свой строптивый характер — она ведь всегда настороженно относилась к новшествам, особенно заморского происхождения. Вот и теперь уж очень ей не по плечу нарядный, но тесный мундир регулярного плана. Никак не удается вогнать живописную сумятицу московской застройки в геометрический, так радующий душу градостроителя порядок.

В этой непростой, конфликтной ситуации предстоит сделать следующий шаг — Москва готовится выйти за пределы кольца, очерченного Генеральным планом.