С незапамятных времен город является постоянно действующей выставкой, непрерывно развивающимся художественным музеем. Веками украшение фасадов общественных зданий произведениями живописи, мозаики, скульптуры, украшение площадей фонтанами с их богатыми скульптурными композициями, монументами и памятными знаками сливалось в сознании с образом города.
Монументы и декоративная скульптура фонтанов, декор на стенах зданий и вывески над тротуарами — все это было сомасштабно «телу» города, привычному, комфортному для индивидуального человека пространству. Крупнейшие монументы вроде колонны Траяна на римском форуме его имени господствовали над городской застройкой, силуэтом читались в небе над городом. Уже к середине прошлого века ситуация начала меняться — недаром, пытаясь сохранить традиционное отношение монумента и городской ткани, сверх всякого разумного предела увеличили зодчие Наполеона Триумфальную арку на площади Звезды в Париже. Недаром монумент Александру II перед храмом Христа Спасителя в Москве был крупнее, чем один из величайших памятников мира — Медный всадник, созданный Фальконе на Сенатской площади Петербурга.
Идеальный город Винченцо Скамоцци
С середины нашего столетия продолжать прежнюю схему было уже решительно невозможно: масштаб города, высота застройки изменились настолько, что, не впадая в абсурд, скрепить город в единое целое монументами стало уже невозможно. Рано или поздно следовало уяснить, что произведение искусства в городской среде должно вернуться к естественной для него, с античности известной размерности. Но чтобы оно не затерялось в безмерности пространств современного города, произведению искусства стало необходимо сооружать особую пространственную «раму», подчеркивающую его близость масштабу человека, масштабу пешеходной улицы и пешеходной же площади.
Характерный для послевоенного времени и в особенности для 70-х годов гигантизм скульптуры, сломавший во множестве мест замечательный образ города (подобно тому, как это произошло в Киеве с установкой женской фигуры с мечом, по высоте сравнявшейся с колокольней Лавры), наконец уступил трезвому реализму пропорций.
Памятник И. Крылову на Патриарших прудах в Москве; скульптурный «лоб» драматического театра на улице Ленина в Вильнюсе и скульптурная группа героев революции в парке там же; скульптура фонтана «Фархад» в Навои и памятник архитектору Алабяну, создавшему генеральный план Еревана; «Меркурий» на столбе, играющем роль «стрелки» солнечных часов в Шяуляе, — эти и множество других примеров последних лет показывают, что высокие традиции искусства в городе восстанавливаются.
Индивидуальная трактовка образного решения в каждом из подобных случаев есть личностная задача автора-художника и архитектора, который, как правило, помогает скульптору найти верный масштаб постамента и обрамления монумента или декоративной композиции. Работы скульпторов в полном смысле слова очевидны. Но вот разглядеть, уловить и осознать художественную работу архитектора-градостроителя в полной мере удается только специалистам, анализирующим и чертежи, и сложившуюся «на них» городскую среду. Все остальные могут лишь почувствовать, пропустить через свое существо ту меру искусности, с которой архитектор решил градостроительную задачу, в том числе и размещения произведений искусства в городе. Это можно ощутить на Октябрьской площади Киева, на морской набережной Шевченко и в 28-м квартале Сосновой Поляны Ленинграда, и не площади Фонтанов в Баку. Если искусство градостроителя воплощено в городе, это ощутит буквально каждый.