ЭКОЛОГИЧЕСКАЯ АРХИТЕКТУРА

Город и деревня. Два противоположных, во всем несходных типа поселения. Два образа жизни. Два типа пространственной среды. Возникнув на заре человечества, они ведут свой нескончаемый диалог сквозь века — до наших дней.

Экологическая архитектура

Вспомним, средневековый европейский город был поначалу скоплением домов деревенского типа. Посады старых русских городов — это всего лишь деревенские избы, сошедшиеся под защиту крепости. А городские дома российских дворян — разве они не копировали их родовые деревенские усадьбы? Городской сад, парк «прекрасного вида», искусственный водоем — разве все это не попытки раздвинуть каменные стенки городского лабиринта, хоть немного вдохнуть живительный воздух открытого деревенского ландшафта? И наоборот, примеры городской жизни медленно, но неуклонно проникают в деревню. Трактир, лавка, школа, а затем почта, больница, клуб, водопровод, телевидение, и вот уже настоящий городской (еще бы — панельный!) дом красуется посреди села.

Кажется, сегодня город начисто «переиграл» деревню, полностью подчинил ее себе и победно шествует по планете. Города не только многократно увеличили свою территорию и население (разумеется, за счет сельской местности), но и радикально изменили свой облик. Все меньше места в городской среде сохраняется для живой природы и для самого человека в том числе. Скученность, социально-психологический, а нередко и санитарно-гигиенический дискомфорт городской жизни. Загрязненный воздух, вода, почва, растущие горы мусора, транспортная опасность, шум, вибрации, статическое электричество, информационная перегрузка... Наконец, прогрессирующий отрыв от живительного источника природы, который не кажется уже неиссякающим: техногенное воздействие человека начинает приносить свои ядовитые плоды.

Проектное предложени жилой структуры для арктических районов

С этой точки зрения все большее недоверие вызывают урбанистические архитектурные идеалы, берущие начало в традиционной трактовке города как «перекрестка мира» или «вселенской ярмарки», этакого Вавилона, да еще на самый современный манер. Сегодня «лучезарные» небоскребы, многоярусные конструкции дорог, чудеса подземной архитектуры, бездушный стандарт однотипно «правильной» жилой застройки — все, с чем еще не так давно устойчиво связывалось представление о будущем, начинает казаться удручающе невыразительным, нежизненным, в конечном итоге обманчивым и опасным.

И снова всплывает в общественном сознании милый сердцу, увы, постепенно исчезающий деревенский дом и все, что ему сопутствует,— тень дерева, журчание ручья, прохлада летней долины.

Миллионы людей во всем мире рвутся за пределы города, пытаясь возродить преимущества деревенской жизни на его окраине. Вот уже два десятилетия как растут, собственно говоря, не сами города, а главным образом их пригороды. Так называемая субурбанизация, проблема второго жилища, индустрия массового отдыха, «эпидемия» садовых участков — все это разные аспекты «антиурбанистической» тенденции, неприятия города в его современном воплощении, как модели будущего расселения на земле.

Однако дело не решается так просто, оно зашло уже слишком далеко. Нелепо было бы пытаться возродить сегодня патриархальный быт старой деревни, еще наивнее надеяться воспроизвести сопутствующие ему формы организации пространства. Да и сам по себе пригород и в ландшафтном и в социальном плане нечто совсем иное, чем деревня. Над ними витает неистребимый дух старой городской окраины, вечно завидующей городу и связанной с ним тысячью нитей. И действительно, плотно окружая городское ядро все новыми слоями застроенной, урбанизированной земли, пригороды, дачи, садовые участки окончательно отрезают городскую среду от открытых пространств, которые сжимаются под их натиском, подобно бальзаковской шагреневой коже. И вот уже на горизонте пригорода видится другой, точно такой же соседний пригород. Круг замыкается. Субурбанизация оказывается главным средством роста того самого города-гиганта, бунт против которого вызвал ее к жизни.

Что же, значит, проблема неразрешима в принципе? Нет, конечно. Просто ее нельзя решить таким простым способом: не нравится в городе — поехали за город. Извечная противоположность между городом и деревней не может быть ликвидирована путем уничтожения одного за счет другого, так же как и путем их механического совмещения—столько-то процентов города и столько-то процентов деревни. Это противоречие может быть снято только диалектически — путем взаимного обогащения, органического переплетения лучших черт города и деревни в новом, синтетическом типе архитектурно-пространственной среды.

Эта проблема всегда волновала философов, социологов, деятелей искусства, наиболее проницательных архитекторов. Но то была всего лишь теория, достояние избранных умов, и не более. Сегодня эта проблема переходит в область практики — она становится общественно осмысленной потребностью.

Новый мост в Старой Риге

«И снится нам не рокот космодрома... — разносит телевизор слова модной песни, — а снится нам трава, трава у дома — зеленая, зеленая трава...» Песня поется от лица космонавтов, которые, находясь на самой вершине технической цивилизации, как это ни парадоксально, острее и нагляднее всех «земных» людей ощутили, что живая планета Земля является общим космическим домом человечества. И символом этого дома становится трава, обыкновенная зеленая трава у нашего собственного дома. Символ очень емкий, далеко перерастающий и нехитрый сюжет песни, и ее расхожий мотив. Трава у дома — это воспоминание детства, это чувство родины, связь с природой, это гуманный характер окружения. Это то, что каждый из нас вправе потребовать от современной городской среды. Это самая лаконичная запись сложной формулы того, что можно назвать экологической архитектурой.

Экология не случайно входит в контекст нашего рассуждения в связи с упоминанием о доме. Само это слово пошло от греческого «ойкос» — «дом». Оно обозначает науку о сообществах — о доме и его обитателях. Как бы ни сетовали экологи на расширительное толкование модного сейчас слова, за которым они хотят сохранить статус строго научного термина, существительное «архитектура» имеет полное право обзавестись прилагательным «экологический». И не только потому, что в данном случае речь идет именно о доме и его обитателях. А еще и потому, что за этим словосочетанием прочитывается очень важная тенденция движения к человеку, к естеству, к природе, которая набирает силу в современной архитектуре.

Канон, или, точнее, штамп, так называемой современной архитектуры сложился в начале XX века под влиянием ускорения темпов и индустриализации строительства, широкого внедрения новых материалов и конструкций — об этом не раз говорилось в книге. Масштабы этих перемен были настолько велики и значительны по своему времени, что в данном случае уместно говорить о технической революции в архитектуре. Однако по мере того, как современная архитектура накапливала опыт реализации, неполнота, недостаточность ее исходных посылок, их несоответствие реальным запросам общества становились все более очевидными. Причем не только для специалистов, но и для широкого «потребителя» архитектурной «продукции». Особенно во всем том, что относится к учету природных, биосоциальных, социально-психологических факторов, таких, как специфика природного окружения, особенности и традиции места, разнообразие потребностей различных групп населения, свобода индивидуального выбора различных типов поведения и пространственной среды. Попытки искать решения современных архитектурных проблем на этих направлениях и составляют содержание того, что мы называем экологическим подходом в архитектуре.

Сегодня, когда не за горами рубеж XXI столетия, конфликтная ситуация, порождающая такой подход, обозначилась со всей определенностью. Число его сторонников непрерывно растет. Уже имеются некоторые обнадеживающие результаты. Все это позволяет думать, что архитектура и градостроительство входят в полосу активных перемен, радикального изменения ориентации, по своему значению, масштабам и последствиям не уступающего технической революции, начавшейся столетие тому назад. В полосу глубокой, многоплановой перестройки — экологической эволюции. Именно эволюции, поскольку займет она, по-видимому, не одно десятилетие.

Что же ожидает нас за этим поворотом?