ГИПЕРБОЛОИД АРХИТЕКТОРА ЛЕОНИДОВА

Построенное по проекту Корбюзье здание Центросоюза в Москве продемонстрировало многие из тех сложностей, которые несет с собой метод функционального расчленения, дезинтеграции архитектуры применительно к созданию крупного современного сооружения. До этого метод был опробован в основном на сравнительно небольших, можно сказать, камерных сооружениях. Замысел Весниных, как мы знаем, также остался не осуществленным до конца — из всего комплекса Дворца культуры был построен лишь один клубный корпус. А размеры сооружения играли не последнюю роль — общественные потребности и технические возможности строительства ставили на повестку дня задачу создания крупных общественных зданий, отвечающих духу и устремлениям времени. Не случайно в тридцатые годы проводятся крупнейшие международные конкурсы на Дворец Лиги Наций в Женеве и Дворец Советов в Москве.

Дворец лиги Наций в Женеве. Конкурсный проект архитектора Корбюзье

Но еще до того, как произошли эти важные события, во многом определившие дальнейшее развитие архитектуры, ограниченность методов функционального анализа для создания современного архитектурного сооружения была выявлена со всей очевидностью, так сказать, в экспериментальном порядке. Парадоксально то, что сделано это было в творчестве одного из самых талантливых и ярых приверженцев функционального метода — архитектора Ивана Леонидова.

Леонидов — человек необычайно яркой и трудной творческой судьбы. Прирожденный новатор, искренне уверовавший в то, что социальная перестройка общества требует ломки отживших, традиционных форм и в области архитектуры, одаренный исключительным художественным чутьем, Леонидов буквально за несколько лет прямо со студенческой скамьи шагнул в число лидеров советской архитектуры. Творческий путь Леонидова был осложнен не только его трудно укладывающимся в общие мерки талантом, но и его бескомпромиссностью, стремлением «во всем дойти до самой сути», с предельной честностью и самоотдачей выразить себя в собственном творчестве.

Ни один из проектов Леонидова, сделанных им в короткий период его ошеломляющего творческого взлета (с 1927 по 1934 год), не был реализован. Но едва ли не все они стали событием в истории советской и мировой архитектуры. А некоторым из них суждена была куда более долгая жизнь, чем благополучно реализованным проектам его «удачливых» коллег и соперников. Проекты Леонидова во многом оказались пророческими, им подражают, от них отталкиваются, их обсуждают до сих пор. Иными словами, они не утратили своего интереса для нашего времени точно так же, как знаменитые дискуссии Эйнштейна и Бора, определившие развитие современной физики примерно в те же годы, когда работал Леонидов.

Проект Института библиотековедения имени В. И. Ленина. Архитектор И. Леонидов

Леонидовская тема заслуживает особого разговора на страницах этой книги, но по ходу нашего рассуждения о структуре современного архитектурного сооружения просто невозможно не коснуться его работ. Поэтому мы постараемся сделать это кратко, однако надо предупредить читателя, что, поскольку споры о Леонидове не затихают до сих пор, в трактовке его творчества очень трудно избежать субъективных оценок и суждений. Вот и в нашем случае они остаются на совести автора и не претендуют на полноту объективного научного анализа.

здание СЭВ

Леонидов — ученик, и любимый ученик, Весниных. Как и всякий ученик, не уступающий по таланту учителям, он стремится уйти как можно дальше по проложенной ими дороге и часто доходит до таких пределов, где эта дорога кончается.

В конце двадцатых годов страна строит рабочие клубы, и Леонидов делает свой проект-исследование на тему клуба. Верный функциональному методу своих учителей, он кладет в основу проекта детальный анализ функций клуба как социального явления, как здания нового типа. Но этот анализ Леонидов со свойственной ему последовательностью и бескомпромиссностью доводит до логического конца. Он полностью разбирает здание на части, вместо единого сооружения он предлагает своего рода систему павильонов, свободно стоящих в парке. Большой параболический купол главного универсального зала покоится на одноэтажном распластанном объеме вспомогательных клубных помещений, имеющем в разных вариантах форму квадрата или вытянутого прямоугольника. Рядом расположены малый купол физкультурного зала и связанный с ним стадион. Отдельно стоящие кубические павильоны для кружковой и лабораторной работы образуют цепочку, протянувшуюся в сторону огромного демонстрационного поля. Все эти пространственные элементы разнесены на значительные расстояния. Они связаны изысканной пространственной композицией целого, но это связь больше символическая, художественно-образная, если не сказать — графическая. Физическая, функциональная связь между элементами сооружения практически отсутствует.

Крымский мост в Москве

В этой ситуации для того, чтобы придать искусственно разъятому на части целому облик единого архитектурного сооружения, требуется уникальное мастерство создания композиции. Как и всякий гениально одаренный художник, Леонидов ставит перед собой задачу на пределе возможного и справляется с ней. Но какой ценой! Он опровергает собственные исходные посылки, приводит к абсурду изначальную идею функциональной дифференциации сложного, но целостного организма сооружения. Во-первых, потому, что во имя предельной чистоты «функционального» решения клуб теряет элементарные эксплуатационные удобства единого компактного сооружения. Во-вторых, потому, что формальные приемы пространственной организации различных элементов здания, по сути дела, невыводимы из их конкретного функционального назначения. Получается, что функциональный анализ служит не однозначно трактуемой основой объемно-пространственного решения, а всего лишь предпосылкой (фактически только одной из предпосылок) для формальных, композиционно-художественных поисков. Поисков у Леонидова — новаторских, но в смысле метода творческой работы архитектора традиционно художнических, то есть совершенно ортодоксальных.

Плотина Днепровской ГЭС имени В. И. Ленина

Характерная деталь — во время обсуждения леонидовского проекта ему задают вопрос: «Чем, как не эстетически формальными соображениями, можно объяснить введенные вами одинаковые формы для разных функций?» (Имеются в виду два купола разных размеров, но одинаковой формы, использованные для перекрытия универсального и спортивного залов.) Леонидов отвечает: «Вопрос говорит о том, что спрашивающий прежде всего интересуется внешней формой... а для нас же форма — результат организации и функциональных зависимостей рабочих и конструктивных моментов...» Ответ не по существу. Более того, он демагогичен. Видимо, потому, что ответить нечего.

Административное здание в Тбилиси

Клуб Леонидова со всей наглядностью демонстрирует недостаточность функционального анализа для формирования пространственной структуры сооружения. Наводит на мысль о том, что расчлененность здания на пространственно обособленные элементы нельзя считать априорно функциональной и что при определенных условиях она легко переходит в свою противоположность. Что с точки зрения решения комплексной архитектурной задачи структурно-функциональной и композиционно-художественной организации здания эта расчлененность является всего лишь одним из возможных средств. Но отнюдь не единственно возможным.

Конкурсный проект дома Наркомтяжпрома на Красной площади (архитектор И. Леонидов)

Леонидов находит свой, по сути дела, совершенно иной путь — путь создания крупной, цельной архитектурной формы. Этот путь ясно виден в его проекте Института Ленина в Москве на Ленинских горах, который выполнен приблизительно в то же время, что и клуб. Тонкий параллелепипед книгохранилища, прозрачный шар большой аудитории, вознесенный над землей на ажурной конической опоре-ферме, перекрестье низких одноэтажных корпусов, убегающих в зелень парка... Уже в этом проекте пространственная расчлененность сооружения является не самоцелью и выходит далеко за рамки собственно функционального анализа, она служит лишь предпосылкой для поиска укрупненного, цельного, символически значимого образа сооружения. Если для Леонидова и принципиально наличие нескольких составляющих в общей композиции сооружения, то, по-видимому, главным образом для того, чтобы подчеркнуть объемный, бесфасадный характер сооружения, как сложной пространственной структуры.

Интересно, что в последнем из своих крупных «идейных» проектов — здания Наркомтяжпрома на Красной площади в Москве — он сводит число основных пространственных элементов сооружения к минимально возможному. Всего три башенные вертикали — параллелепипед, трилистник и цилиндр (точнее, близкий к цилиндру гиперболоид вращения) — тесно сошлись на одном стилобате и образуют, по сути дела, единую, но опять-таки бесфасадную, проницаемую пространством форму сооружения.

Удивительно не только то, что Леонидов в своих проектах предвосхищает поиски укрупненной пространственной структуры сооружения, которые развернутся в мировой архитектуре лишь к началу шестидесятых годов. Он как бы «перешагивает» через творчество таких гигантов, как Корбюзье и Мис ван дер Роэ, хотя ему суждено раньше их уйти из жизни. Может быть, предчувствуя это, он жадно торопится заглянуть в будущее, и насколько точен, проницателен его взгляд. Леонидовский шар будет неуклюже воспроизведен американцами на Нью-Йоркской выставке 1937 года. Лишь в 1967 году американский архитектор японского происхождения Минору Ямасаки доведет трактовку полностью лишенных деталировки сплошных стеклянных фасадов небоскребов нью-йоркского Трейд-центра до чистоты стеклянного параллелепипеда из леонидовского Института Ленина. Таких примеров прямого влияния творческого наследия Леонидова немало — ив нашей архитектуре, и в зарубежной.

Проект здания издательства «Ленинградская правда». Архитекторы братья Веснины

В своих поисках укрупненной архитектурной формы Леонидов исходил из молчаливой констатации того, что в рамках найденного формального решения он в состоянии решить функциональные проблемы. Тем самым он вступал в определенное противоречие с методом своих учителей — методом функционального анализа. Собственно, речь шла не столько о противоречии, сколько о развитии. Отталкиваясь от понимания социальной природы сооружения, его функции, надо было идти дальше — к поискам формы. Усвоив функциональный метод, надо было расширить его рамки, усовершенствовать, приспособить его для решения новых задач — создания крупных, общественно значимых сооружений, несущих большую образно-символическую нагрузку.

И Леонидов делал это как умел. Однако в обстановке острой творческой дискуссии, нелегкой полемики с представителями самых разных взглядов, в том числе и таких, которые казались ему безнадежно устаревшими, Леонидов безоговорочно поддерживал своих учителей, объявлял себя функционалистом и стремился объяснить свои новаторские поиски в области формы соображениями чисто функционального толка. Это была легко уязвимая позиция, которая приносила вред и Леонидову, и его старшим товарищам — функционалистам. Самому Леонидову — потому что функционалистская фразеология не позволяла ему честно и открыто обозначить и объяснить направленность его поисков, а его противникам только помогала изобличить его в демагогии и «формализме». Его учителям — потому что наличие среди них Леонидова с его далеко не всем понятными формальными поисками больше, чем что-либо другое, свидетельствовало о непоследовательности и внутреннем несовершенстве функционалистских взглядов.

Поворот в сторону освоения классического наследия, изменение направленности советской архитектуры в середине 30-х годов — явление сложное, но во многом исторически обусловленное. И конечно, весьма драматическое для судеб отдельных архитекторов. В том числе, к великому сожалению, и для Леонидова. Потому что именно он одним из первых осознал, что первый функционально-конструктивистский период советской архитектуры во многом исчерпал себя и нуждается в глубоком творческом переосмыслении. И хотя это переосмысление пошло поначалу совсем иным путем, чем предполагал Леонидов, а ему самому не пришлось, к сожалению, пережить эти трудные для него годы, объективный ход развития советской и всей мировой архитектуры снова пробудил интерес к новаторским работам Леонидова конца 20-х — начала 30-х годов. Легко, без всякого напряжения шагнули они прямо в наше время, минуя целые десятилетия.